Глава 1
Май 1798 года
Последняя распродажа на аукционе «Дом Фэрборна» представляла собой печальное зрелище — и не только потому, что владелец компании упал с утеса и разбился насмерть во время прогулки в Кенте. С точки зрения коллекционеров, представленные на аукционе работы включали множество весьма незначительных и едва ли соответствовали репутации Мориса Фэрборна, славившегося хорошим вкусом.
На распродажу все-таки пришли некоторые из «людей общества»: одни — из сочувствия и уважения к покойному, другие — чтобы отвлечься от неотвязных мыслей и волнения по поводу возможного вторжения французов. Но были и такие, которые слетались как воронье на запах падали — им хотелось полюбоваться останками некогда великого и славного заведения и, возможно, отщипнуть кусочек от трупа. Эти последние, как можно было заметить, с преувеличенным вниманием вглядывались в картины и гравюры, выискивая среди них сокровище, ускользнувшее от внимания менее опытных людей, состоявших в штате компании. Они вполне могли бы рассчитывать на выгодную сделку, если бы какое-либо произведение искусства было описано неверно — к ущербу продавца.
Дариус Элфретон, граф Саутуэйт, тоже пристально вглядывался во все представленное на продажу (он был коллекционером, но не надеялся на то, что ему удастся приобрести Караваджо, неверно названного в каталоге Хонтхорстом [1] ). Однако сейчас граф изучал эти произведения искусства лишь для того, чтобы определить, сколь сильно может пострадать репутация «Дома Фэрборна» из-за недавних событий.
Граф оглядел собравшихся, а потом заметил, что в зале воздвигают кафедру. Это сооружение представляло собой небольшую платформу с высокой и узкой кафедрой на ней, что всегда вызывало у Дариуса ассоциацию с кафедрой проповедника. Такие аукционные дома, как «Дом Фэрборна», часто устраивали предварительный просмотр представляемых на продажу работ накануне открытия, чтобы привлечь грандиозным приемом наиболее перспективных покупателей.
Но теперь штат Фэрборна принял решение объединить эти два события, и вскоре аукционист занял свое место за кафедрой, чтобы иметь возможность выкрикивать каждый лот и театрально ударять молотком, объявляя таким образом, что продажа состоялась.
Принимая во внимание скудость предлагаемых лотов, Дариус счел разумным отказаться от покупок. Однако он не очень-то понимал, почему служащие компании не предупредили его о своих планах (об аукционе он узнал только из объявления в газете).
Картины были повешены одна над другой на высоких серых стенах и довольно далеко от собравшихся покупателей. Толпа же вскоре зашевелилась, и теперь в поле зрения оказалось самое главное — мисс Эмма Фэрборн, дочь Мориса, стоявшая у левой стены, приветствовавшая постоянных клиентов и принимавшая их соболезнования.
Черный цвет ее траурного платья резко контрастировал с необычайно белой кожей, а простенькая черная шляпка дерзко сидела на темно-каштановых волосах. Самой выдающейся ее чертой были синие глаза, умевшие смотреть с обезоруживающей прямотой, причем столь внимательно взиравшие на каждого из присутствующих, что этот «каждый» вполне мог счесть себя единственным объектом ее внимания.
— Довольно странно, что она здесь, — сказал Йейтс Эллистон, виконт Эмбери.
Он стоял рядом с Дариусом, раздраженный тем, что здесь приходилось проводить так много времени (оба были в костюмах для верховой езды, так как предполагали проехаться на побережье).
— Она единственная и последняя из Фэрборнов, — сказал Дариус. — Вероятно, надеется убедить влиятельных людей, что она здесь не зря. Но никого не удастся обмануть.
Масштабы и качество нынешнего аукциона были всего лишь символическими, как и всегда происходило в подобных случаях.
— Ты, я полагаю, знаком с ней, раз так хорошо знал ее отца. Едва ли ее ждет лучезарное будущее, верно? По виду ей уже за двадцать. И маловероятно, что она выйдет замуж теперь, раз этого не произошло до сих пор, пока ее отец был жив, а его дело процветало.
— Да, мне доводилось с ней встречаться.
Впервые это произошло примерно год назад. Странно, что долгие годы он был знаком с Морисом Фэрборном, но за все это время не был представлен его дочери. Сын Мориса Роберт, случалось, принимал участие в их разговорах, но его сестра — никогда.
С того момента, как их представили друг другу, и до последнего времени они ни разу не разговаривали. Она запомнилась ему как неброская, вполне ординарная женщина, несколько робкая и застенчивая, казавшаяся незаметной тенью, отбрасываемой яркой личностью ее отца.
— И вот вы встречаетесь снова, — заметил Эмбери, бросив взгляд на мисс Фэрборн. — Да, конечно, не красавица, — но что-то в ней есть… Даже трудно сказать, что именно, однако…
Да, действительно, что-то в ней было. И Дариуса поразило, что виконт так быстро это понял.
Но следовало заметить, что Эмбери связывали с женщинами особые отношения, то есть он прекрасно понимал их, а вот Дариус — едва ли, женщины скорее озадачивали его.
— Узнаю ее, — сказал Эмбери, отворачиваясь, чтобы получше рассмотреть пейзаж на стене. — Я встречал ее в городе в обществе леди Кассандры, сестры Бэрроумора. Возможно, мисс Фэрборн не замужем и предпочитает независимость, как и ее подруга.
«С леди Кассандрой? Очень любопытно…» — подумал Дариус. Он не упустил из виду и того, что сейчас она ухитрялась избегать встречаться с ним взглядом. И если бы он не поздоровался с ней, то она продолжала бы притворяться, что не замечает его — как будто его здесь не было. И конечно же, она бы не признала, что он заинтересован в исходе аукциона не меньше ее.
Просмотрев страницы каталога распродажи, Эмбери проговорил:
— Я не претендую на такое же понимание искусства и на такие же знания о нем, как ты, Саутуэйт, но среди представленных здесь картин слишком уж много школ и направлений. И мне это напоминает о тех произведениях искусства, которые предлагались торговцами во время моего турне по Италии.
— У этих служащих нет того опыта и тех знаний, которыми обладал Морис, но следует отдать им должное — они проявили консерватизм в документации, хотя в этом вопросе все же нет ясности. — Граф указал на пейзаж над головой Эмбери. — Если бы Морис был жив, эта картина была бы приписана ван Рейсдалю [2] . Пентхерст не так давно очень внимательно исследовал картину, и, возможно, он искренне склонялся к мнению, что она скорее всего…
— Если исследователем был Пентхерст, то она была намалевана несколько недель назад каким-нибудь мошенником, — с усмешкой перебил виконт и вновь взглянул на мисс Фэрборн.
— Как подумаешь об этом действе, приходит мысль о том, что присутствуешь на мемориальной службе. Кажется, здесь собрались светила, и не подумавшие побывать на похоронах.
Дариус-то как раз поприсутствовал на похоронах известного торговца живописью, состоявшихся месяц назад. И он был там единственным пэром, хотя многие светские люди принимали советы Мориса Фэрборна по поводу своих коллекций. Но светские люди обычно не ходят на похороны торговцев, во всяком случае — в начале сезона.
— Думаю, все они предложат самые высокие цены, — заметил Эмбери и, кивнув на мисс Фэрборн, добавил: — Чтобы помочь ей выкарабкаться. Ведь она осталась совсем одна…
— Сочувствие играет свою роль, но главная причина сейчас находится рядом с кафедрой, вон там.
— Имеешь в виду того маленького, седовласого?.. Едва ли он вызвал бы у меня такой прилив чувств, что я заплатил бы пятьдесят фунтов за что-нибудь, что, по моему мнению, стоит не больше двадцати пяти.
— Он на удивление безлик, не находишь? А также не амбициозен, обладает хорошими манерами и безукоризненно вежлив, — сказал Дариус. — И, вне всякого сомнения, все это — в его пользу. Когда Морис Фэрборн понял, что нашел в этом человечке, то сам уже никогда не проводил аукционов, а предоставлял это дело Обедайе Ригглзу.